|

Народы и Нации в традиционном и модернистском обществе

1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (2 votes, average: 0,00 out of 7)
Загрузка...

Метки: , , , ,

Начало
Традиционное и модернистское общество

В современной философии культуры четко различают два типа общества – традиционное, которое существовало в Европе вплоть до эпохи буржуазных революций, а по всему миру вплоть до XIX и даже XX века и либеральное, которое возникло в эпоху буржуазных революций на Западе и потом постепенно распространилось на другие цивилизации. Традиционное общество, как и явствует из его названия, строится на господстве традиции, которая с точки зрения человека этого общества имеет сверхъестественное происхождение[1]. Традиция эта не только выражается в форме религии в современном смысле этого слова (предполагающем различение профанной и сакральной сфер жизни), она пронизывает все сферы жизни общества – от политики до быта. Чем бы ни занимался человек традиционного общества: идет ли он по улице, косит ли траву, воюет ли, он это делает в соответствии с жесткими канонами, которые наполняют его действия символизмом, превращают их в своеобразные священнодействия. Документально закрепленные нормативы традиционных обществ (православный «Домострой» или шариат у мусульман) регламентируют даже такие обыденные действия как проводы жены или мужа или процесс приема пищи (например, когда мусульманин ест суп, он обязан съесть нечеткое количество ложек, таким образом, он не просто принимает пищу, он совершает ритуал, смысл которого – утверждение единственности Бога).  Отсюда проистекает и две важнейшие особенности традиционного общества, которые бросаются в глаза его современным исследователям, зачастую не вполне понимающим его суть; это его иерархичность и общинность. Традиционное общество состоит из множества общин, которые составляют некую иерархию.  Каждая община: будь то сословие, профессиональная или какая либо иная группа, имеет четкое место в данной иерархии, которое задает определенные права и обязанности членам общин. Элементарной частицей общества здесь является не отдельный человек, индивид («социальный атом»), а община или корпорация — патриархальная семья, род, соседская община, цех, приход, сословие («социальные молекулы»). Это общество не атомизировано, а «молекулизировано», причем «социальные молекулы» не противостоят друг другу, а образуют «мегамолекулы», так что в конечном итоге все общество предстает как одна большая община.  Важно заметить, что каждая община традиционного общества – это религиозная община. Русские крестьяне одного села, входившие в одну поземельную общину, одновременно образовывали приход православной церкви с местночтимыми святыми, булочники свредневекового парижского цеха ремесленников имели своего небесного покровителя – святого Гонория, в честь которого служились мессы, на которые цех собирал деньги и на которых должны были присутствовать все члены цеха.  Сама деятельность по вспашке земли или изготовлению булок рассматривалась в традиционном обществе как религиозно-мистическая, так как в традиционном обществе вообще не было профанной деятельности: крестьянин не просто пахал землю, через него небо – Бог-Отец оплодотворяло землю – Богородицу, с тем, чтоб родилось зерно – Христос, из которого  делается источник жизни – священный хлеб, не только питающий людей, но и обладающий магическими свойствами (например, могущий исцелять).

Во главе иерархии общин, которая сама представляла собой общину[2],  стоял  абсолютный правитель (царь, король, император, фараон), предназначение которого – править. Но эта власть отлична от власти современного типа, фундированной и прямо обосновываемой выгодой и силой, эта власть также священная и сам правитель воспринимался как представитель сакральной инстанции (либо как сын божеств, либо как наместник или помазанник Бога).

Поскольку каждый отдельный человек здесь не воспринимается и не воспринимает себя как отдельную, самодостаточную, имеющую врожденные права и свободы личность, то отношения между членами общины – солидаристские, основанные на взаимопомощи, а не конкуренции. Можно было бы сказать, что общие интересы здесь выше личных, индивидуалистических, если бы здесь существовал в развитой форме индивид. Но его здесь еще нет, он возникнет на заре Нового времени в Европе. Тот, типаж, что мы бы назвали зародышевой формой индивида, если и существует в традиционном обществе, то воспринимается как аномалия и патология, которую следует уничтожить.  Нельзя даже сказать, что это коллективизм в современном смысле слова, коллективизм ведь есть объединение усилий индивидов ради достижения общей цели, то есть он предполагает существование «социального атома» — индивида, который может иметь общие цели с другими, а может иметь и отдельные, собственные. Таким образом коллективизм – диалектическая, а не абсолютная, абстрактная противоположность индивидуализма. В традиционной же общине человек существует лишь как член общины и вне ее себя не мыслит (если он и уходит из общины, то в другую общину), он не может иметь интересы, отличные от общинных, как нога не может  стремиться отделиться от туловища.

Но если «горизонтальные» отношения в традиционном обществе, то есть отношения между членами одной и той же общины – это отношения, основанные на взаимопомощи,  неразрывном единстве интересов, то «вертикальные» отношения, то есть отношения между группами, имеющими разные права и обязанности —   отношения клиент-патронские, предполагающие  подчинения авторитету, который, конечно, в конечном счете имеет сакральное обоснование. Клиент-патронские отношения – также разновидность социальной взаимопомощи, так как патрон обязан обеспечивать своего клиента (например, в средневековой Руси помещик как представитель царя перед крестьянами был обязан кормить своих крепостных в случае голода), но они отличаются от общинной взаимопомощи тем, что предполагают неравноправие сторон, каждая высшая община и  ее представители имеют в традиционном обществе большие права, чем низшая (хотя наличие больших прав налагает и особые, большие обязанности).

Итак, традиционное общество – это общество, подчиненное сакральной традиции, которую члены этого общества воспроизводят во всех областях своей жизнедеятельности. Оно состоит из общин, внутри которых господствует горизонтальная взаимопомощь, и которые выстроены в иерархию, связанную клиент-патронскими отношениями. Возглавляет эту иерархию общин абсолютный владыка, власть которого сакрально легитимизирована.

Противостоит традиционному модернистское либеральное общество. Оно рождается в результате утери сакральных традиций и распада общин традиционного общества. Модернистское общество состоит из индивидов, «социальных атомов», людей, которые считают себя и стремятся существовать как самодостаточные, имеющие врожденные права и свободы личности. Мотивацией их деятельности является уже не стремление воспроизводить данные свыше каноны, а стремление удовлетворять свои личные интересы, то есть стремление к самоутверждению во всех сферах жизни: в экономической, в политической, в сфере искусства. Самоутверждение («гордыня», как бы назвал это человек традиционного общества) порождает творчество в ренессансном смысле, то есть не  подражание канону,  а попытку создания чего-либо нового, ранее не бывшего. Человек пытается поставить себя на место Бога, воображает себя демиургом, которые из своего сознания или подсознания создает индивидуальные вселенные. Рождается «Автор», который в ХХ веке будет низвержен структуралистской философией. Человеку модернистскому важно доказать свое авторство, как человеку традиционному важна была анонимность (средневековый ремесленник воспроизводил шедевр, данный в конечном счете от святого и от Бога и чувствовал себя лишь инструментом в руках вышей силы, буржуазный человек изобретает новую вещь или умственную конструкцию, тем самым он самоутвержается и самовыражается,  поэтому он называет их своим именем (ручка «Паркер», бумага «Ватман», закон Ньютона, постоянная Планка).

Отношения между собой эти самоутверждающиеся индивиды строят на взаимовыгодном договоре, так как только такой договор не ущемляет их свободы, которая для них священна, поскольку является непременным условием творчества, самоутверждения.  Ведь в случае договора они ограничивают свою свободу добровольно, настолько, насколько это требует их интерес, то есть ограничивая свою свободу, они остаются все же свободными[3].  Причем это касается всех сфер – от экономики, где это договор о найме, до семьи, где это — брачный договор.  Индивиды, объединенные договорными отношениями, образуют гражданское общество, которое состоит из разных подинститутов (классов, партий, профессиональных организаций и т.д.). Гражданское общество заключает договор с государством, которое теперь не представитель сакральной инстанции, а лишь аппарат управленцев, которые организуют жизнь гражданского общества так, чтоб было удобно всем гражданам (хотя не обязательно в число граждан входит все население, например, индейцы в США до 1924 года не были гражданами, многие русские в Латвии и сегодня не являются гражданами).

Итак, модернистское, либеральное общество – это общество, которое представляет собой совокупность автономных индивидов, которые вступают друг с другом с договорные отношения ради достижения личной выгоды, которая может пониматься не только как стяжание материальных богатств, но и как самоутверждение через творчество. На место следования традициям и повсеместного религиозного фундирования деятельности приходит стремление к новациям и светский характер общества и государства. В ранг абсолютных ценностей возводится свобода человека, его «врожденные права», его «творчество».

Традиционалистский взгляд на народ: этнос как религиозное единство

Теперь становится более или менее ясным, что история знает два типа обществ, которые настолько различны в плане понимания предназначения человека, общества и государства, что феномены, которые кажутся одними и теми же и называемые одними именами, зачастую в этих обществах выполняют совершенно разные функции. Например, мы привыкли понимать иконопись как средневековую живопись. Однако средневековое традиционное общество не знало живописи в современном смысле слова, да и не нуждалось в ней. Под живописью мы сейчас понимаем создание произведений искусства, в которых посредством визуальных средств – картин, сработанных как правило красками и кистью (хотя авангардные художники[4] могут использовать и иные материалы)  с использованием определенной техники письма передается, как считается, внутренний мир художника, его особое оригинальное видение «реальности». Современная живопись выполняет прежде всего эстетическую функцию. Икона не воспринималась как самовыражение автора и поэтому зачастую ее авторство оставалось неизвестным, так как это было просто неважно современникам. Икона выполняла не столько эстетическую, сколько магическую функцию, она являлась и до сих пор для верующих является артефактом, позволяющим установить связь между двумя мирами – видимым и невидимым[5].  В силу своего внешнего несущественного сходства с произведениями живописи, икона воспринимается как произведение религиозной живописи, но это не что иное как понимание ее современным человеком. Точно также современный человек мог воспринять как произведение искусства дом, если бы не знал о его предназначении.

Похожим образом дело обстоит с этничностью. Когда мы обращаемся к традиционному миру, то мы неизбежно ищем там некие аналоги современных наций и находим их в виде этносов или народов. Современный исследователь национализма С. Сергеев так и пишет, что этносы есть народы традиционного мира, тогда как нации – народы мира модернистского. Это напоминает взгляд классического советского марксизма, согласно которому существует две стадии развития народа: стадия, характерная для докапиталистического общества (род, племя, народ или народность), которую можно определить как этнос, следуя традиции именовать так все народы, не имеющие своей национальной государственности, и стадия капиталистическая и социалистическая  — нация, предполагающая переход народа в состояние индустриального просвещенного общества. Получается, что есть некое образование – народ, по сущности своей тождественное, но имеющее две разновидности  — этнос и нацию, причем, одна отличается от другой уровнем прогрессивности общества.

Порочность этого взгляда при всей его стройности и даже частичной истинности в том, что при этом не учитывается, то обстоятельство, что этнос в традиционном мире по сущности и по социальным функциям представлял собой нечто иное, чем нация в мире современном. Между ними столь же мало сходства, как между сословием и классом. В действительности это два разных образования, каждое из которых имеют свою собственную «универсалию», организационную идею, причем, идея этноса – органична, а идея нации – механистична. Считать, что нации есть лишь результат развития этносов, перехода народа как надисторической общности на новый уровень, как это делают примордиалисты – значит, впадать в анахронизм. Но точно также впадать в анахронизм  — значит утверждать, что этносы – не естественные образования, которые развиваются по своим органическим законам, а социальные механизмы типа современных наций, то есть отождествлять этносы и нации, что и делают конструктивисты, хотя при этом они декларируют, что нации – исторически новые явления и возникли они лишь в Европе в эпоху становления капитализма.

Что же такое этнос и чем он отличается от нации? Мы уже говорили о том, что все социальные феномены традиционного общества так или иначе связаны с религией. Там не было чистого материального производства, крестьянин, который пахал землю, не просто добывал себе хлеб насущный, он участвовал в мистерии земледелия, суть которой оплодотворение женского божества – земли, мужским – небом. Пекарь, который изготавливал булки, не просто готовил продукты для потребления или на продажу, он в процессе труда отождествлял себя с небесным покровителем своей профессии, готовил пищу – космическое причастие, которое роднит людей с материнским божеством — природой[6]. То же самое касается и этнических сообществ, они, безусловно, не могли не быть религиозными сообществами.  Этносы традиционного мира —  это сообщества людей, предназначение которых – поклонение общему для всего этноса божеству, небесному покровителю и/или прародителю данного народа. В общем-то средневековая христианская традиция не была так уж неправа, когда отождествляла этносы с участниками языческих, как сейчас говорят, этнических культов. Хотя это не обязательное условие, один из образцовых примеров этноса – евреи, хотя они и не являются язычниками. Этносы могут позиционировать себя и в мире универсальных религий – христианства и ислама, благодаря наличию у этнических групп, перешедших из язычества, например, в христианство легитимного для этих религий небесного покровителя. Например, ирландцы считают своим покровителем святого Патрика и ирландская этническая идентичность в сущности невозможна без принадлежности к особой ирландской версии католицизма, которая в обязательном порядке включает в себя культ святого Патрика. Это же касается и русского народа в домодернистскую доиндустриальную и значит, донациональную эпоху; принадлежность к русскому этносу тогда фактически была тождественна принадлежности к русской православной церкви.

Было бы неправильным видеть в такой «этнической религии» (или «этнической версии» мировой религии) сообщество людей, связанных лишь кровным родством. Не говоря уже о том, что у древних были иные представления о кровном родстве (так, у эллинов дети сестры и брата не считались родственниками, родство признавалось лишь по мужской линии, что было связано с особыми представлениями греков о процессе зачатия, согласно которым мужское семя и есть эмбрион, а женщина выполняет лишь роль сосуда, в котором развивается жизнь[7]), семейный и родовой культ вообще не предполагает родства, к нему мог стать причастным и чужой человек.  Род для древних – это не сообщество всех людей, происходящих от общего предка (хотя миф об общем предке является обязательным в социокультурном воспроизводстве рода), это сообщество людей, совершающих одни и те же религиозные обряды в честь предков и покровителя этого рода, который часто ассоциировался с его легендарным прародителем. Род объединяет общий алтарь и общее кладбище, как отмечал П.А. Флоренский[8]. Элементарной ячейкой рода является семья (из чего вовсе не следует, что род образовался из соединения родственных семей, многие специалисты считают что наоборот, род – более древняя структура, чем моногамная семья), а семья у древних – тоже религиозное учреждение, одним из его предназначений является наряду с продолжением рода, поклонение умершим предкам (у древних греков это буквально «кормление предка, лежащего в могиле», греки верили, что трупы живут в земле и нуждаются в пище, которую крошили на могилу). Обряды эти может совершать лишь отец семейства – старший мужчина, который не только хозяин в доме, но и жрец семейного культа, он приносит жертвы на семейном алтаре и на семейном кладбище. Фактически в «патерфамилия» сосредотачивается вся мистическая сила той части рода, которая осталась на земле. Тут необходимо сказать, что поклонение древних роду связано с убеждением, что род обладает более высоким онтологическим статусом, чем отдельный индивид, род – это дерево, а индивид – листья, которые опадают  с тем, чтоб выросли новые листья,  род существует практически вечно, индивид – несколько десятилетий, род поистине бытийствует, живет, индивид бытийствует и живет только потому, что причастен к роду.

Причастность эта религиозная, индивид может быть введен в род, как это происходило с женщинами, выходившими замуж за мужчин – членов рода и с рабами, которым в Риме давали даже родовые имена – фамилии. Роды объединялись в более широкие религиозные объединения, имевшие также общий культ – фратрии у греков  и курии  у римлян, те же — в демос или цивилус, которые классические исследователи античности (например, де Куланж) называли древними нациями (например, «афинская нация»)   и которые согласно нашей терминологии были, скорее этносами, а не нациями в современном понимании. Эти этносы тоже имели общий культ – например культ Ромула в Риме. Римляне верили, что основатель их города и государства Ромул не умер, а вознесся на небо в блеске молний и стал богом, в честь которого в Риме был храм Квирина-Ромула. Общей святыней в Риме была смоковница, под которой волчица кормила Ромула и Рема и священный дуб на Капитолии, под который Ромул принес свою первую добычу.

Впрочем, такие большие этносы как язычники-римляне или православные русские  были исключениями для домодернистского мира, общество тогда вообще состояло из локальных, маленьких общин, и этнические группы были тоже маленькими и локальными.

Традиционалистский взгляд на нации

Традиционное общество в Западной Европе стало разрушаться в XIV-XV в.в., с началом эпохи Возрождения. Необратимыми эти изменения стали приблизительно в XVIII веке, после целого ряда революций в различных сферах общественной жизни: научно-технической революции, в результате которой на смену средневековому ремеслу пришла промышленность, а на смену священной науке, занимавшейся комментированием и разъяснением сакральных текстов – светская экспериментальная наука, ориентированная на механистическое каузальное объяснение мира; экономические революции, в результате которых на смену традиционной ойкономике (термин Аристотеля), направленной на обеспечение потребностей и основанной на автаркии и самообеспечении общин, пришел капитализм – хрематистика, хозяйствование, ориентированное на производство ради продажи и получения прибыли;  политические буржуазные революции, заменившие католические церковные монархии, где власть была легитимизирована религиозно и общество было устроено иерархически, на конституционные монархии и либеральные республики, где основой власти является воля «народа», атомизированного электората и общество эгалитарно, все уравнены перед абстрактным, основанным только на рациональных принципах законом.  Возникает модернистское общество, в котором идеалом является не воспроизведение традиционных канонов, а создание все нового и нового и где человек является не частью целого, а атомизированным индивидом, разорвавшим связи с корпорациями средневековья и стремящимся к удовлетворению своего эгоизма. Эти атомоподобные индивиды объединяются в новые сообщества, но уже не на основе воспроизведения традиционных ценностей, а на основе собственной взаимной выгоды. Причем, объединению этому способствуют новые социальные институты, которых не знало традиционное общество. Так, экономические классы формируются из человеческого материала разрушившихся сословий (прежде всего, ремесленников и крестьян) промышленностью, которая хотя и сама создается людьми (изобретателями машин и технологий, предпринимателями – создателями мануфактур и заводов), но при этом начинает действовать по своим собственным законам, подчиняя себе включенных в ее функционирование людей.   В ходе функционирования промышленности создается буржуазия – класс собственников средств производства и пролетариат – класс  собственников своей рабочей силой. Договор между ними и объединение их усилий и запускает механизм капиталистической промышленности.

Но классы – это не единственные новые, невиданные доселе сообщества и к тому же, как скоро выяснится, не самые устойчивые и сильные.  Вопреки надеждам марксистов такое характерное для индустриального мира сообщество как нация оказалось намного более притягательным для людей, чем классы. Формирование наций на примере «первичной индустриализации» в Западной Европе Нового времени проследил Э. Геллнер (взгляды которого отождествляют с конструктивистскими, хотя он далек от объявления наций воображаемыми сообществами и простыми продуктами творчества интеллигенции).

Социальным институтом, в рамках которого  разрозненные индивиды собираются в нации, по Геллнеру  является новая система образования, опирающаяся не на средневековые ценности, а на парадигму Просвещения.  Вырванные из локальных общин индивиды, пройдя через эту систему образования, обретают некую унифицированную стандартизированную культуру, в частности национальный литературный язык, представления об «истории нации», которая по Геллнеру сконструирована историками, писателями и публицистами, общее национальное самосознание (вместо разрозненных этнических диалектов, обычаев, сказаний и верований конфликтовавших между собой различных этнических  групп).  Культурная унификация, предполагающая стирание региональных различий, в том числе и этнических происходит, по Геллнеру,  в силу самого характера индустриального модернистского общества. Это общество ориентировано на беспредельный рост, производство все новых и новых ценностей и значит, на необходимость менять профессии и социальные роли, на высокую социальную и  профессиональную мобильность.  В традиционном обществе человек получал профессию долгие годы, через устные личностные механизмы передачи знаний, учась у мастера и подражая его действиям и даже образу жизни, но поэтому и  традиционный ремесленник, гораздо более искусный, чем  модернистский работник, не мог заниматься чем-либо иным. Да это и не было нужно, потому что общество было статичным, оно не стремилось к новациям. В индустриальном обществе все время рождаются новые и новые технологии, потребности, культурные артефакты, призванные удовлетворять эти потребности. Поэтому работник в процессе обучения получает лишь общие минимальные и унифицированные знания, причем, не в результате непосредственного ученичества у мастера, а через овладения письменным знанием, он научится их применять затем в ходе практики. Минимализм и общность этих знаний обеспечивают возможность без большого труда переучиться. Но в этом случае огромную роль приобретает система образования, грамотность здесь становится не привилегией узкого слоя людей, как в обществе традиционном, а принадлежностью всех.  Одной из разновидностью приобщения людей к письменной унифированной культуре и является национальная идентичность.

Конечно, система образования модернистского общества тоже создается, причем не только ее содержание, например, национальный язык, создаваемый филологами и писателями, но и форма. Скажем, творцом классно-урочной системы был педагог Ян Амос Коменский, а современного исследовательского университета – А. Гумбольдт.  В то же время было бы неправильным считать, что интеллигенция при этом свободно творит нацию, используя систему образования.  Социальные институты образования, будучи созданными,  работают по своим законам, продуктом их деятельности становится нация как социальный механизм, перифразируя Гоббса, своеобразный «Левиафан», «механический великан»    или «социальный механизм», деталями которого являются люди и не суть важно, что определенные люди составляют управляющую часть механизма (интеллигенция), свободы у них не больше, чем у других деталей.  Кроме того, очень рано такая система образования становится орудием в руках государства, так как никакая другая социальная организация не может содержать столь масштабную систему, предназначение которой – всеобщее обучение.

Таким образом по Геллнеру нации и национализм, который согласно этому исследователю создает нации — продукты индустриальной организации общества: «национализм — это не пробуждение древней, скрытой, дремлющей силы, хотя он представляет себя именно таковым. В действительности он является следствием новой формы социальной организации, опирающейся на полностью обобществленные, централизованно воспроизводящиеся высокие культуры, каждая из которых защищена своим государством»[9].

Однако российский философ-примордиалист С. Сергеев, справедливо упрекает  Геллнера  в том, что эта гипотеза, в целом верно отражающая возникновение наций в Новое время, не объясняет лишь: почему среди различных форм культурной унификации человеческих сообществ, востребованной индустриальным производством, возобладала стандартизированная интеграция на основе этничности: «Конструктивисты, отрицая этническую основу наций, не могут объяснить, почему для их «изобретения» понадобилась апелляция именно к чувству этнического родства, а не, скажем, к простой социальной солидарности или к экономическим интересам» [10]. Действительно, даже в классическом примере формирования нации, который Геллнер приводит в «Нациях и национализме» и который описывает зарождение вымышленного руританского национализма, бывшие крестьяне Руритании, говорящие на диалектах разных этнических групп, оказавшиеся в индустриальном городе, объединяются с себе подобными по этническому признаку, а не по признаку класса. Нам представляется, что объяснить это поможет  традиционалистское понимание этноса, согласно которому этнос есть религиозное сообщество. Собственно, именно утрата религии приводит к трансформации мировоззрения общества и к победе сугубо светской рациональности Просвещения, которая в свою очередь ответственна за появление индустриализма. И своеобразная религиозная потребность и память о религиозной основе этноса тянет атомоподобных индивидов объединиться вновь по этническому, а не какому-либо иному признаку и увидеть в этом новом сообществе продолжение этноса.  Собственно, и сам Гелнер близко подошел к этому ответу, когда отмечал, что самовозвеличение, характерное для наций, есть аналог религии в модернистском мире, обожествление себя, а не трансцендентного существа: «Эмиль Дюркгейм считал, что, поклоняясь божеству, общество поклоняется своему собственному замаскированному образу. В националистический век общества поклоняются себе, не стыдясь и открыто, пренебрегая всякой маскировкой. В Нюрнберге нацистская Германия не делала вид, что она поклоняется Богу или даже Вотану …, она откровенно поклонялась самой себе»[11].

Итак, нация западного типа есть пседорелигиозное образование, которое возникает за счет стирания различий близких[12] этнических групп и объединения их в новое унифицированное культурное сообщество, причем,  инструментом такой унификации выступает система образования, основанная на  ценностях Просвещения и характерной для Просвещения унифицирующей рациональности. Нация востребована индустриальным производством и существует лишь в индустриальном обществе, но не производство является основной причиной возникновения нации. Важным является замечание, что формированию наций западного типа предшествует атомизация традиционного общества, распад его общинных структур.

Западные исследователи, в частности Э, Геллнер убеждены, что нет принципиального различия между нациями западного типа и теми нациями, которые были созданы в СССР в ходе советского нациестроительства (а пример СССР еще лучше подтверждает правоту конструктивизма в этом конкретном тезисе, скажем, такие нации как киргизская или башкирская создавались планомерно, при помощи государственных институтов – научных комиссий, обществ, которые конструировали им, скажем, литературные языки). Так же считают и их российские единомышленники, например, С.Г. Кара-Мурза. Однако это неверно. Отличие советского нациестроительства от западного стоит в том, что на Западе Нового времени нациестроительству предшествовала атомизация общества, а в России – нет. Советская революция 1917-1921 годов, которая осознавалась как пролетарская и социалистическая, но была крестьянско-интеллигентской и общинной по своим устремлениям, как раз и была протестом против начавшейся буржуазной социальной атомизации и ей удалось прервать эту атомизацию. Суть истории советского периода в том, что тогда произошла трансформация общинных институтов, их обмирщление, замена религии псевдорелигиозной идеологией, но атомизации не произошло. Поэтому как раз советские нации были тесно связаны со своими этносами (в отличие от наций западноевропейских). Они представляли собой некие аналоги традиционных этносов, но под прикрытием модернистского флера (квазигосударственые образования, декларируемый светский характер идеологии, система всеобщего образования).

На этом мы завершаем свое изложение традиционалистского взгляда на народы и нации.

 Рустем ВАХИТОВ

 

 


[1] — понимание сущности традиционного общества невозможно без знакомства с трудами его наиболее крупного исследователя (и апологета) Рене Генона, прежде всего работы «Царство количества» и знамения времени».

[2] — существует ошибочное мнение, что в общине господствует равенство (С.Г. Кара-Мурза), это не так, традиционная община всегда жестко иерархична (пример – неравноправие старших и младших, мужчин и женщин в патриархальной семье). В общине равны не люди, а элементарные единицы общины (например, семьи в поземельной общине).

[3] — об этом прямо пишет Ж.-Ж. Руссо в «Общественном договоре»

[4] — см. Сергеев Сергей Нация в русской истории. Цена империи ttp://www.apn.ru/publications/article21603.htm

[5] — см. об этом работу П.А. Флоренского «Иконостас»

[6] — см. об этом в работе Р. Генон Царство количества и знамения времени Глава 8 Старинные ремесла  современная промышленность

[7] — см. Брюле Пьер Древнегреческая женщина в классическую эпоху М., 2005

[8] — Флоренский П.А. Священное переименование. Изменение имен как внешний признак перемен в религиозном сознании –М., 2006

[9] — Геллнер Эрнест Нации и национализм http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Polit/gelln/12.php

[10] — Сергеев Сергей Нация в русской истории. Цена империи http://www.apn.ru/publications/article21603.htm

[11] — Геллнер Эрнест Нации и национализм http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Polit/gelln/12.php

[12] — речь и о территориальной и о культурной близости

Leave a Reply

123